http://shake-speare-son66.narod.ru
ВЛАДИМИР КОЗАРОВЕЦКИЙ
СОВРЕМЕННЫЕ ТРЕБОВАНИЯ К ПЕРЕВОДУ 66-ГО СОНЕТА ШЕКСПИРА
О СТИЛЕ "СОНЕТОВ" ШЕКСПИРА
Самые общие черты стиля сонетов Шекспира перечислены и подробно рассмотрены в моей статье («Возможен ли новый перевод «Сонетов» Шекспира?», см. http://shake-speare-sonnets.narod.ru): использование развёрнутых метафор; смысловая, ассоциативная и аллитеративная игра слов; «прозаическая» интонация сонетов со стремлением к непрерывному движению мысли и, в связи с этим, активное использование run-on-lines (выбеганий, или амбанжамантов), как из строки в строку, так и из строфы в строфу; современный Шекспиру (неархаичный для его времени) словарь; «эффект неожиданности», создаваемый двухстрочным «замком» при перекрестной рифме первых трех строф. Все это сказывается на нашем подходе к переводу сонетов (в том числе и 66-го), не в последнюю очередь – и на выборе типа используемых в переводе рифм: в русском переводе, в отличие от английского оригинала, перекрестная мужская рифма практически неупотребима.
В самом деле, русские стихи с перекрестной мужской рифмой – чрезвычайная редкость из-за того, что в русской поэтической речи мужская рифма нами воспринимается как пауза, остановка (М.Гаспаров). Среди почти 700 оригинальных и переводных сонетов, опубликованных в антологии «Русский сонет» (М., 1983), не наберется и десятка, написанных с чередованием только мужских рифм. Не случайно и Пушкин, с его замечательным поэтическим слухом вводил в сонете чередование женской и мужской рифм: "Великий Дант не презирал сонета, В нём жар любви Петрарка изливал..." Замечательный перевод 66-го сонета, сделанный Пастернаком, – исключение, уместно проверяющее общее правило: удача связана с тем, что в 66-ом сонете каждая строка имеет законченный, формулировочный смысл, таких сонетов у Шекспира больше нет. Опубликованный Пастернаком одновременно с 66-м перевод 73-го сонета, тоже выполненный с чередованием только мужских рифм, из-за этого заметно проигрывает. Но мог ли гениальный поэт и переводчик не понимать это и почему он именно так перевел эти два сонета? Ответ нетривиален, и начать придется издалека, предварительно ответив на вопрос, зачем он вообще переводил 66-й сонет.
66-Й СОНЕТ
Суть этого сонета определена его номером. Во времена Шекспира числовой символике придавали огромное значение, и зловещий номер 66 вполне соответствует его содержанию: повсеместная и во всем победа зла над добром. Можно сказать, что это – центральный сонет цикла и что весь шекспировский сонетный цикл – это противостояние сонету 66: любовь – единственное, что можно противопоставить все заполонившему злу. Привожу английский текст и подстрочник сонета:
1 Tired with all this, from restful death I cry,
2 As, to behold desert a beggar born,
3 And needy nothing trimm`d in jollity,
4 And purest faith unhappily forsworn,
5 And gilded honour shamefully misplaced,
6 And maiden virtue rudely strumpeted,
7 And right perfection wrongfully disgraced,
8 And strength by limping sway disabled,
9 And art made tongue-tied by authority,
10 And folly doctor-like controlling skill,
11 And simple truth miscall`d simplicity,
12 And captive good attending captain ill.
13 Tired with all this, from these would I be gone
14 Save that, to die, I leave my love alone.
Подстрочныйперевод:
1. Я призываю успокоительную смерть, устав от всего этого (такого) –
2. Как, например, достоинство, осужденное (рожденное) быть нищим,
3. И тот, кто ни в чем не нуждается (убогое ничтожество), живущий в веселье,
4. И чистейшая преданность, злосчастно обманутая (от чистейшей веры зло отрекаются),
5. И позорно воздаваемые позолоченные почести,
6. И девичья честь, жестоко попранная (грубо продающаяся),
7. И истинное совершенство, зло опозоренное (несправедливо оскорбляемое),
8. И сила, искалеченная хромающей властью (затираемая кривыми путями),
9. И искусство (искусство + наука + знание), творимое языком, связанным властью,
10. И глупость, с ученым видом контролирующая (критикующая) истинное искусство (знание),
11. И простая правда (честность), обзываемая глупостью (простотой),
12. И порабощенное добро, вынужденное служить торжествующему злу.
13. Уставший от всего этого, я хотел бы избавиться от этого,
14. Если бы не то, что умри я, я бы оставил мою любовь одинокой.
В соответствии с задачей сонет построен в виде «запева» – начальной строки, свидетельствующей об утрате автором смысла жизни, 11 строк перечисления, объясняющего причину утраты, и сонетного замка, первая строка которого начинается теми же словами, что и первая строка сонета, и повторяет ту же мысль о желании умереть, а вторая – антитеза этому желанию: любовь – единственное, что еще удерживает Шекспира в этой жизни. Каждая из 11 строк о «дьявольском засилье» – самостоятельная формулировка, причем Шекспир собрал в сонете основные категории добра и зла, даже простой «перечень» которых дает представление о главных направлениях их борьбы в земной жизни, а общее впечатление от этого перечисления – сама жизнь в ее победительно-негативном, приземленном, бездуховном варианте.
Поскольку это соотношение добра и зла в земной жизни имеет место всегда (человек – точка приложения борьбы Бога и Дьявола, его душа – поле их битвы, и во все времена победа темных сил в земном плане выглядела неоспоримой), 66-й сонет всегда был не просто современен – он злободневен. Поэтому сонет приобрел особую известность и стал знаменитым; я думаю, нет языка, на который он не был бы переведен. Русских переводов его сделано неисчислимо. Между тем из сказанного следует, что 66-й сонет представляет собой неординарную трудность для перевода, ибо переводчику важно не только не уйти в формальное перечисление категорий добра и зла и нигде не подменить общие категории на частные (что мгновенно приводит к снижению обличительного пафоса сонета и его мощи), но и необходимо освоить основной человеческий опыт: прожить жизнь и сохраниться как личности.
В этом отношении из всех русских переводов явно выделяется пастернаковский: он гениален. Ни один русский перевод невозможно поставить с ним рядом, настолько он точен, прост и одновременно мощен. Единственный, кроме Пастернака, кто приемлемо перевел 66-й СОНЕТ, был В.Бенедиктов, но, помимо того, что он перевел его (как и другие 11 сонетов Шекспира) шестистопником и в форме итальянского сонета, в целом его перевод по словарю и интонации все-таки принадлежит XIX веку.
Когда я начинал работу над статьей и переводом "Сонетов" – в её первом варианте, опубликованном в альманахе «Поэзия» (1988, №50), она называлась «Сонеты Шекспира: проблема перевода или проблема переводчика?» (см. http://shake-speare-sonnets.narod.ru), – я уже знал перевод Пастернака наизусть и представить себе не мог, что кто бы то ни было станет переводить 66-й сонет вслед за гением, – если бы не мое участие в юбилейном семинаре 1985 года в Ленинграде, где организаторами (А.Аникст, Ю.Левин) в обязательное чтение 10 переведенных участниками сонетов был включен и 66-й. Эти попытки его перевода заставили меня продумать вопрос о целесообразности новых переводов вообще и сформулировать обоснование такой целесообразности. Решающим стало понимание того, что перевод обязан быть современным, что современность перевода – это вообще основная причина все нового и нового обращения переводчиков к оригиналам. В связи с этим мы и вернемся к вопросам о том, зачем Пастернак переводил 66-й сонет и почему он перевел его именно так.
ПЕРЕВОДЫ ПАСТЕРНАКА
В 1935-36 годах на кремлевских башнях меняли звезды на рубиновые, и крупным поэтам было «ненавязчиво» предложено отметить это событие. Пастернак так владел словом, что всегда мог сказать – и говорил – в лицо власти, что думал: например, в том же 1936 году, откликаясь на принятие новой конституции газетной заметкой, он озаглавил ее: «Новое совершенноЛетие» (курсив и заглавная буква названия Леты мои – В.К.). На замену кремлевских звезд поэт «откликнулся» стихотворением, которое было опубликовано в первых числах января 1936 года в «Известиях»:
Я понял: все живо,
Векам не пропасть,
И жизнь без наживы –
Завидная часть.
Спасибо, спасибо
Трем тысячам лет,
В трудах без разгиба
Оставившим свет.
Спасибо предтечам,
Спасибо вождям.
Не тем же, так нечем
Отплачивать нам.
И мы по жилищам
Пройдем с фонарем,
И тоже поищем,
И тоже умрем.
........................ .
И вечно, обвалом
Врываясь извне,
Великое в малом
Отдастся во мне:
И смех у завалин,
И мысль от сохи,
И Ленин, и Сталин,
И эти стихи.
Железо и порох
Заглядов вперед,
И звезды, которых
Износ не берет.
Советские критики разглядели, о каких звездах идет речь, и хотя никто из них не решился объяснить это вслух, поскольку такого рода объяснения могли оказаться смертельно опасными для них самих, количество злобных криков в адрес Пастернака увеличилось; вообще же сила давления на поэта все это время росла, и Пастернак с середины 1936 года практически перестает писать и печатать новые стихи.
Я не думаю, что Пастернак не осознавал риска, публикуя это стихотворение, даже если формально оно было приурочено к кремлевскому событию, – просто он не мог иначе. «Мы были музыкой во льду – я говорю про всю среду, с которой я имел в виду сойти со сцены, и сойду,» – писал он в «Высокой болезни». Этой среде и были адресованы стихи конца 1935 года – он чувствовал свою ответственность перед всеми, кто прислушивался к нему, обязанность говорить вслух.
Все предвоенные годы Пастернак был на грани посадки, и именно в эти годы – и по причине все заполонившего расстрельного безумия, и по причине того, что надо было как-то существовать, – Пастернак уходит в переводы. «Избранные переводы» выходят в 1940 году, следовательно, большинство переводов сборника были выполнены в 1937-39 годах, и по той же причине, по какой он в 1935 – 36 годах написал и опубликовал стихотворение «Я понял: все живо...», Пастернак переводит для этого сборника 66-й СОНЕТ – он должен быть услышан (Е.Б.Пастернак, прочитав эту главку, подтвердил, что сонет был переведён в 1938 году – В.К.):
Измучась всем, я умереть хочу:
Тоска смотреть, как мается бедняк,
И как шутя живется богачу,
И доверять, и попадать впросак,
И наблюдать, как наглость лезет в свет,
И честь девичья катится ко дну,
И знать, что ходу совершенствам нет,
И видеть мощь у немощи в плену,
И вспоминать, что мысли заткнут рот,
И разум сносит глупости хулу,
И прямодушье простотой слывет,
И доброта прислуживает злу.
Измучась всем, не стал бы жить и дня,
Да другу трудно будет без меня.
Перевод говорил сам за себя, но необходимо было обезопасить издателей и, по возможности, себя от ретивых стукачей. Поэтому, во-первых, Пастернак переводит не один сонет, а два: перевод 66-го сонета был настолько злободневен, что его "гордое одиночество" стало бы вызывающим; во-вторых, чтобы избежать даже формальных нападок, он переводит оба сонета – в полном соответствии с требованием советской переводческой школы «точности перевода» – размером подлинника, т.е. пятистопным ямбом с использованием только мужских рифм, хотя и понимает, что 73-й сонет в таком переводе, с доведёнными до одной строки смысловыми периодами, теряет в проникновенности лирической интонации (даже несмотря на то, что образы Шекспира Пастернаку удалось передать с редкостной полнотой):
То время года видишь ты во мне,
Когда из листьев редко где какой
Дрожа желтеет в веток голизне,
А птичий свист везде сменил покой.
Во мне ты видишь бледный край небес,
Где от заката памятка одна,
И, постепенно взявши перевес,
Их опечатывает темнота.
Во мне ты видишь то сгоранье пня,
Когда зола, что пламенем была,
Становится могилою огня,
А то, что грело, изошло дотла.
И, это видя, помни: нет цены
Свиданьям, дни которых сочтены.
В 1957 году Г.Козинцев для своей постановки просит Пастернака перевести еще один сонет Шекспира, и его перевод ставит точку в этой истории: как бы извиняясь за совершенное когда-то насилие над русской поэтической традицией, поэт переводит 74-й сонет, являющийся продолжением 73-го (у Шекспира в «Сонетах», помимо этой, несколько таких «пар»: 5 и 6, 15 и 16, 27 и 28, 44 и 45, 50 и 51, 71 и 72) в естественном и привычном для него и для нас чередовании мужских и женских рифм (в оригинале, как и в 73-м сонете, – только мужские рифмы):
Но успокойся: в дни, когда в острог
Навек я смертью буду взят под стражу,
Одна живая память этих строк
Еще переживет мою пропажу.
И ты увидишь, их перечитав,
Что было лучшею моей частицей.
Вернется в землю мой земной состав,
Мой дух к тебе, как прежде, обратится.
И ты поймешь, что только прах исчез,
Не стоящий нисколько сожаленья,
То, что отнять бы мог головорез,
Добыча ограбленья, жертва тленья.
А ценно было только то одно,
Что и теперь тебе посвящено.
ТРЕБОВАНИЯ К ПЕРЕВОДУ 66-ГО СОНЕТА
Отсюда следует, что сегодня Пастернак и 66-й, и 73-й сонеты переводил бы с чередованием мужской и женской рифм; большинство переводчиков так и поступают. Однако далеко не так просто обстоит дело с передачей стилистических черт Шекспира – особенно с передачей смысловой игры слов. Если аллитеративную игру переводчикам передать иногда удается, то смысловые обыгрыши (например, в 5-й и в 10-й строках сонета) практически никто не переводит. Но даже при стремлении передать в переводе аллитеративную игру вряд ли возможно в этом же сонете (я уж и не говорю, что в тех же строчках), даже если мы меняем строки местами (а в этом сонете такое допустимо), передать одновременно и смысловую игру, примененную Шекспиром в 12-й и 13-й строках сонета:
And simple truth miscall`d simplicity,
And captive good attending captain ill.
Вообще при переводе игры слов, так же как и в передаче других характерных стилистических черт оригинала, используется принцип компенсации: игру слов, аллитерации и проч. применяют там, где это позволяет русский текст. С этой точки зрения, казалось бы, необязательно применять их именно в 66-м сонете – по крайней мере в тех случаях, когда переводчик переводит весь цикл; однако же сонет настолько ярок и настолько мощно концентрирует не только смысловую шекспировскую концепцию, но и сами стилистические черты «Сонетов», что, конечно же, в переводе этого сонета их видеть всё же желательно. К сожалению, искусство смыслового обыгрыша, вслед за старшим поколением поэтов серебряного века (например, Пастернак: «Сонет, написанный ночью, с огнём, без помарок…» – или в переводе 66-го: «…И как шутя живётся богачу…») освоенное шестидесятниками (например, А.Вознесенский: «Левый крайний, милый мой, ты играешь головой…»), похоже, практически утеряно. Что же касается аллитераций, то строка русского пятистопного ямба в переводе (с учетом краткости английской речи относительно русской – примерно в 1,5 раза) требует меньшей аллитеративной плотности, чем, скажем 11-я строка оригинала.
Таким образом общим требованием к форме перевода 66-го сонета Шекспира было бы использование хотя бы одного смыслового обыгрыша на сонет и «распределенной» на протяжении сонета аллитеративной игры, а в случае, если переводчик использует чередование женской и мужской рифм, рифма замка по типу (мужская или женская) должна быть такой же, как и в первой строке перевода («эффект неожиданности»). Поскольку мужская рифма сильнее, энергичнее женской, в этом сонете и замок лучше строить на мужских рифмах; поэтому и перевод сонета желательно в любом случае начинать с мужской рифмы в первой строке.
И, наконец, словарь перевода. Вслед за Пастернаком я считаю, что «сходство перевода с подлинником достигается живостью и естественностью языка. Наравне с оригинальными писателями переводчик должен избегать словаря, не свойственного ему в обиходе, и литературного притворства, заключающегося в стилизации. Подобно оригиналу, перевод должен производить впечатление жизни, а не словесности». Другими словами, поскольку перевод сонета должен быть современным и производить на читателя такое впечатление, какое производил сонет на современников Шекспира, словарь перевода не должен быть архаичным; ему противопоказано употребление архаики, которое и ведёт к стилизации. «Притворство» в переводе этого сонета (как, впрочем, и остальных) абсолютно недопустимо. Перевод такого сонета может держаться только на искреннем накале этого стихотворения; любая архаика, даже в малых дозах, искренность его горечи разрушает.
Соблюдение всех перечисленных требований к переводу – лишь начальное условие. Это – «рамка» в которую вписывается перевод. Заполнение этой матрицы истинным содержанием жизни переводчика только и может привести к тому, о чем говорилось в начале этой заметки. И только по этой причине я решился в своё время на перевод 66-го сонета вслед за Пастернаком: я знал, что я не смогу перевести его лучше, но понимал, что я могу его перевести современней. Привожу свой перевод, задуманный и наполовину сделанный в 1984 году и законченный только недавно:
Постыла жизнь, и только смерти жду:
Как жить, где нет ни веры, ни доверья,
И гордость обрекли на нищету,
И веселятся, чей доход не мерян;
И где кривая власть калечит дух,
И подлость подают как благородство,
И глупость держит ум на поводу,
И честность просто глупостью зовётся;
И где добро обслуживает зло,
И честь – всего лишь жалкий предрассудок,
И самых лучших оболгали зло,
И правду, рот заткнув ей, нагло судят.
Постыла жизнь; что ждать, раз выход есть? –
Но друга на кого оставить здесь?
Не берусь сравнивать свой перевод сонета со всеми другими – это уже не моё дело. Тех, у кого возникнет такое желание, отсылаю к сайту, посвящённому 66-му сонету (http://libelli.narod.ru/sonnet66/), на котором собраны его переводы. Здесь же я привожу переводы 66-го сонета только тех переводчиков, которые полностью перевели "Сонеты".
Мой полный перевод "Сонетов" Шекспира можно прочесть на сайте http://shake-speare-sonnets.narod.ru.
© В.А.Козаровецкий – текст статьи и перевод 66-го сонета.
ПУТЕВОДИТЕЛЬ
Используются технологии uCoz